Алексей Щусев. Архитектор № 1 - Александр Анатольевич Васькин

которых писали «Московские ведомости». Та же участь постигла и прекрасные плафоны Зинаиды Серебряковой, создавшей для Казанского вокзала серию своих замечательных одалисок — четырех обнаженных женщин, символизирующих страны Азии.

Об этом печалился Евгений Лансере: «В 10 ½ на Каз[анском] вокзале: с Богословским и Щусевым смотрели зал. Очень хорошо, и так настроились уже на работу, но потом пришла инженерская сволочь: „Я не художник“, „не коммунист“ и страшно противился плафону (и Зининым сюжетам) с „идеологической“ точки зрения. Думаю, что ничего не выйдет…»[129] Действительно, не вышло.

Проект всей жизни

В марте 1917 года Алексей Щусев писал Александру Бенуа: «Все сооружение рассыпалось как-то даже без облака пыли и очень быстро». Зодчий имел в виду падение монархии Романовых, не предвещавшее стране ничего хорошего. Первая мировая война, а затем и война гражданская не дали осуществиться многим прекрасным замыслам. А после 1917 года разошлись и пути многих участников сооружения вокзала.

Николай фон Мекк не уехал из России, как многие представители богатого сословия. Но в России советской такой человек вряд ли мог прожить долго. Его арестовывали 19 раз. Последний арест состоялся в 1929 году, тогда же его и расстреляли. А вдова фон Мекка после расстрела мужа оказалась в крайне тяжелом материальном, положении. Щусев не побоялся помогать ей — и не только деньгами, он приютил ее у себя в доме в Гагаринском переулке, несмотря на отсутствие у нее разрешения проживать в Москве.

Князь Сергей Щербатов успел покинуть родину, долго скитался с континента на континент. И умер в своей постели, в 90 лет.

На чужбине нашли вечный покой Зинаида Серебрякова, Николай Рерих, Александр Бенуа. Иван Билибин умер в блокадном Ленинграде.

Казанский вокзал стал самым длительным проектом Щусева, проектом всей его жизни. Он то и дело возвращался к нему: «Кончить такое большое сооружение, как вокзал, мне не удалось, он так и остается до сих пор незаконченным: дальние башни не осуществлены, внутренняя отделка не закончена», — писал архитектор в 1947 году. А закончен вокзал был уже после смерти зодчего. В Москве лишь одно здание строилось дольше — храм Христа Спасителя.

Но все же Щусев осуществил свою мечту — создал «Хованщину» в русской архитектуре. Напомним, что эту оперу Модеста Мусоргского называли народной музыкальной драмой, а Владимир Стасов и вовсе считал ее «истинным подвигом», где все «сочинено и выполнено необыкновенно даровито, картинно и верно».

Что-то удивительно схожее есть в судьбах этих двух великих произведений — «Хованщины» и Казанского вокзала. Мусоргский задумал писать оперу в 1872 году, но так и не увидел ее на сцене, не закончив партитуру и скончавшись в 1881 году. Щусев же увидел свой проект воплощенным, но работал над ним всю оставшуюся жизнь. Получается, что и для Щусева, и для Мусоргского эти произведения с момента возникновения их замысла стали делом всей жизни.

Еще более глубоким видится смысловое единство двух произведений, созданных в разных жанрах — музыки и архитектуры. В «Хованщине» Мусоргский сумел раскрыть всю глубину духовной трагедии народа, произошедшей вследствие насильственного слома и крушения многовекового жизненного уклада старой Руси. Композитор воплотил в опере те глубокие пласты народной жизни, из которых и складывается русская история.

Щусев же, начав работу над вокзалом, стал свидетелем очередной трагедии планетарного масштаба, которая развернулась на просторах некогда огромной Российской империи. Столетиями собиралось это географическое, политическое и гуманитарное пространство. Революции 1917 года и Гражданская война перевернули все вверх дном…

Мусоргский написал оперу о русском разломе, а Щусев сам при нем присутствовал и продолжал создавать свой Казанский вокзал, ставший уже не только «Воротами на Восток», а символом трансформации России самодержавной в Россию большевистскую.

Творческой удаче Щусева способствовало то, что он не занимаясь подражательством и заимствованием, смог мастерски использовать накопленное художественное богатство своего народа, что роднит его не только с Мусоргским, но и с такими композиторами, как Римский-Корсаков и Глинка.

Начавшаяся Первая мировая война не могла не повлиять на темпы строительства. Оно и понятно: речь шла уже не о том, как проторить пути на Восток, а как защитить дорогу на Запад. Резко возрос спрос на строителей фортификационных сооружений и тех, кто вообще мог держать в руках лопату для рытья окопов. Щусеву пришлось проявить неимоверные усилия, чтобы уберечь от мобилизации хотя бы часть своих сотрудников и строителей.

Петр Нерадовский вспоминал: «Помню, в 1915 году на Казанском вокзале шли строительные работы. Санитарный поезд, в котором я служил во время войны, сдав раненых, до отправки на фронт стоял на Казанском вокзале. Я часто встречался здесь с Щусевым. После утреннего завтрака мы с ним шли на вокзал в чертежную мастерскую, заставленную длинными столами, за которыми работали помощники архитектора. Щусев подходил к каждому, не спеша, внимательно рассматривал чертежи, говорил помощнику свои замечания, затем, продолжая обсуждать и давать пояснения, как-то незаметно брал чистую кальку, накладывал ее на часть большого чертежа и уверенно наносил на ней акварелью исправление, которое преображало деталь. Нужно было видеть, как во время длительного обхода легко и изобретательно из-под кисти Щусева появлялись новые элементы постройки, каждый раз в измененной расцветке. Так руководил Щусев разработкой своего проекта, не жалея сил, перерабатывая его в целом, не пропуская ни одной детали и добиваясь высокого строительного качества»[130].

В 1938 году Щусев рассказывал: «Все помнят, как мировая война обескровила страну настолько, что социальный заказ в архитектуре совершенно выпал из жизни. Во время войны строились походные бани, дезинфекционные пункты, но крупных заказов не было. Из монументальных построек строился во всем Союзе почти один Казанский вокзал, а я был производителем его работ. Я прочно засел на постройке, стараясь не бросить его, так как знал, что в противном случае работу не закончить. Все, что закон революции национализировал — собирали, материал складывали в кладовую и у меня на постройке теплилась какая-то жизнь».

Щусев занимался самыми разными вопросами, вплоть до обеспечения своих сотрудников калькой и карандашами. В одном из сохранившихся документов эпохи 1917 года, он подписывается как «академик-прораб».

А иногда он был и бухгалтером, выплачивая из собственного кармана жалованье строителям (в архиве Третьяковской галереи хранится «сберкнижка» Щусева за 1912–1917 годы — он держал деньги на счету в «Русском для внешней торговли банке» и пользовался ею весьма активно). Это было в те дни, когда Акционерное общество Московско-Казанской железной дороги распалось, а большевикам было не до вокзала.

Трагические события довольно серьезно отразились на проекте Щусева, внеся свои поправки главным образом идеологического толка. Например, не могло быть и речи о постройке Царской башни, предназначенной для размещения в ней императорской семьи (этот проект был осуществлен уже в 1997 году). Да и сама дорога стала государственной, поэтому и сроки ее окончания были поставлены иные, к новым